(02.07.1916–20.11.1998)

«Он никогда не был фанатичным сталинистом, приветствовал горбачёвские реформы, последние 15 лет подолгу жил в Америке, сын его стал в годы перестройки человеком из сословия «новых русских», родители, дореволюционные интеллигенты, ушедшие во время Отечественной войны на Запад, прожили вторую половину жизни в Америке, где и похоронены…»

В 1940–1945 гг. Валентин Михайлович Бережков трудился как дипломат: с декабря 1940 г. до нападения фашистской Германии на Советский Союз он был первым секретарем советского посольства в Берлине, работал в МИД СССР. В.М. Бережков известен как личный переводчик советских руководителей на встречах с главами государств, в том числе на Тегеранской конференции И.В.Сталина, Ф.Рузвельта и У.Черчилля в 1943 г. В 1945 г. он занялся журналистикой. Фамилия Бережкова известна каждому человеку в стране, ступившему на интересную, но и сложную дипломатическую дорогу. А знают ли о нем переводчики?

Книга Валентина Бережкова «Рядом со Сталиным»
В узкий круг входит и человек, не облеченный властью и не имеющий права голоса при принятии решений. Но именно его голосом глава государства говорит со своими зарубежными коллегами. Личный переводчик первого лица - одно из самых информированных лиц в стране.

• «С дипломатической миссией в Берлин. 1940-1941.» (1966 г.)
• «Годы дипломатической службы» (1972 г.)
• «Как я стал переводчиком Сталина» (1993 г.)

Валентин Бережков «Я мог убить Сталина»

Недавно в числе гостей Пало-Альто побывал бывший личный переводчик Сталина, ныне преподающий политологию в университетах Калифорнии, - Валентин Бережков. Он выступал перед сравнительно небольшим числом слушателей, но рассказ был настолько интересным, что нам захотелось поделиться с более широкой аудиторией читателей журнала «Вестник» хотя бы небольшим отрывком из наших конспективных записей. Сделаны они были во время выступления нашего гостя. Более подробно обо всем этом и многом другом можно узнать из книг Валентина Бережкова. Они не залеживаются ни в магазинах, ни на библиотечных полках… /Виктор Кордовский/

В 1938 году после окончания Киевского политехнического института я начал службу на Тихоокеанском военно-морском флоте. Через несколько месяцев как инженера-механика со знанием двух языков меня направили в Германию, на завод Круппа, для приема и закупки вооружения. Знакомлюсь с Наркомом торговли А.Микояном, он меня приглашает работать к себе.

На следующий год, после заключения дружеского пакта с Германией, Молотов собирается в Берлин на переговоры, ищет квалифицированного переводчика. Микоян рекомендует меня.

Мы - в Берлине. Торговля с Германией, запущенная на полные обороты, неожиданно прекратилась с немецкой стороны. Молотов заявляет об этом в первый же день. Гитлер (оправдываясь): «Нам нужно сосредоточить стратегические материалы для вторжения в Англию. Как только она будет повержена, мы возобновим поставки». Услышав мой перевод, Гитлер спросил меня: «Вы - немец?» Когда я дал отрицательный ответ, удивился.

Молотов начал говорить о сосредоточении немецких войск у границ с Польшей, Румынией и Финляндией. Гитлер обращается к Риббентропу: «Вы что-нибудь знаете об этом?» Получив отрицательный ответ, произнoсит: «Мы все выясним и завтра продолжим эту тему». На следующий день: «Мы дезориентируем англичан, а затем, используя прекрасные дороги, через Норвегию и Францию нападем на них. В Финляндии же мы строим укрепления и обучаем финскую армию по просьбе ее правительства».

Гитлер вел переговоры спокойно, никаких истерик не допускал. Когда Молотов решительно потребовал вывода немецких войск из Финляндии, он спокойно заявил: «Если вы хотите искать повод для разногласий, то я их могу найти множество. Я вам не советую заниматься этим».

Вблизи фюрер выглядел отталкивающе. На лице множество угрей. Рука потная, холодная. При встречах и расставаниях мне хотелось побыстрей убежать и вымыть руки.

Забегая вперед, скажу: за час до нападения немцев на СССР в Германию шли составы, плыли пароходы со стратегическими материалами. И рассуждения некоторых писателей, историков (В.Суворов, В.Люлечник) о том, что Сталин усиленно готовился к войне с немцами, это - абсурд. Сталин боялся этой войны. Он видел: Франция повержена за несколько недель, война с Финляндией показала неспособность армии вести боевые действия. И, главное, идеологически советский народ не был готов к такой войне. Я был очевидцем: для подготовки немцев к агрессии Гитлеру и Геббельсу потребовались годы пропагандистских усилий. Историю нельзя переписывать заново. Что было, то было.

В последний день переговоров Гитлер предлагает подключиться к пакту трех. Начал говорить о послевоенном разделе мира. За Германией и Италией останется Европа и Африка, Япония станет хозяином в Тихоокеанском регионе, сферы влияния СССР - район Персидского залива. Молотов ничего не ответил, сказав только, что передаст это предложение Сталину.

После беседы Гитлер пошел нас провожать. Он доверительно сказал Молотову: «Передайте Сталину, что я считаю его одним из величайших политиков нашего времени». И добавил: «Я тоже претендую на эту роль. И поэтому два таких лидера должны встретиться в ближайшее время».

Тогда в Берлине мы ничего не решили. После доклада Сталину началась подготовка документа о присоединении к пакту трех. В нем были условия: отвод германских войск от наших границ, создание на побережье Черного моря (Болгария, Турция) советских военных баз, признание советских сфер влияния в Персидском заливе.

Я работал первым секретарем советского посольства в Берлине. Деканозов - наш посол - при встречах с Гитлером и Риббентропом напоминает им: советское правительство ждет ответа на свои предложения. Нам каждый раз передают из немецкой канцелярии: Гитлер готовит важный ответ. Эти проволочки длились до начала войны. Сталин, конечно, ждал встречи с Гитлером, надеялся, что она приведет к серьезным переговорам.

Присутствую на параде по случаю триумфальной победы немцев над Францией. Германия - в состоянии эйфории. Гитлер в открытом «Мерседесе». Ликующая толпа. К фюреру тянутся руки множества людей. В большинстве - женщин. Наверное, сила и власть действуют привлекательно. Газетный заголовок: «Он не женится, потому что принадлежит всем женщинам». В Германии сытая жизнь: бесплатные круизы для простых немцев вокруг Европы, доступный «Фольксваген». Настораживает карточная система. Но это не нарушает обычного рациона немцев.

21 июня 1941 года получили телеграмму от Сталина. Он опять предлагает встречу с Гитлером. Он понимает: война принесет несчастье двум народам, и, чтобы избежать этого, нужно немедленно начать переговоры, выслушать германские претензии. Он был готов на большие уступки: транзит немецких войск через нашу территорию в Афганистан, Иран, передача части земель бывшей Польши.

Посол поручил мне дозвониться до ставки Гитлера и передать все это. Но меня опередил телефонный звонок: нашего посла просили прибыть в резиденцию Риббентропа. Едем, настроение тревожное.
Риббентроп: «Фюрер решился на упредительную войну против СССР, наши войска уже перешли границу».
Деканозов: «Это преступление, за эту агрессию вы будете наказаны! Германия будет повержена!»
Это заявление шокировало министра. Он вел себя как-то неуверенно. У меня сложилось впечатление, что перед встречей он основательно выпил. Наш посол, не пожав ему руки, направился к двери. Я - следом. Министр почти бежал за мной, пытаясь говорить мне в ухо: «Я пытался уговорить Гитлера не начинать войну, но он не захотел меня слушать!» То же самое он говорил и на Нюрнбергском процессе, но это его не спасло. Это был единственный эпизод в истории мировой дипломатии, когда МИД заявлял о своем несогласии с решением главы государства.

По прибытии в нашу столицу справляюсь о своих родителях. Под Киевом идут бои. Ничего не могу узнать. Работаю с Молотовым. После нападения японцев на Перл-Харбор по радио передают речь Гитлера. Молотов вызвал меня и сказал: «Сталин ждет что скажет Гитлер в своей речи. Если скажет что-то важное, немедленно передать ему».

Речь фюрера была насыщена истерическими выкриками по поводу американско-еврейских империалистов, угрожающих всему миру. Звонок по зеленому сталинскому телефону.
Молотов: «Пока пропагандистская шумиха… вот, товарищ Сталин, важное заявление: Германия объявляет войну Америке».
Сталин: «Япония выступает против нас?»
Молотов: «Нет, товарищ Сталин, он об этом ничего не сказал».

Это было уже облегчением. Америка стала не просто поддерживать воюющие против Гитлера страны, но и сама вступила в войну.

Впервые я увидел Сталина вблизи в сентябре 1941 года. Тогда в Москву прибыла англо-американская делегация на переговоры о поставках оружия. Это был первый обед, который Сталин устраивал в честь иностранцев в Екатерининском зале Кремля. Собрались все, кроме Молотова. Ждали появления Сталина. Дверь открылась, и появился какой-то незнакомый мне человек. Маленький рост, исхудавшее, усыпанное оспой лицо, одна рука короче другой. Пиджак висел на нем, как на вешалке, брюки измяты. Мы, простые люди, никогда этого не видели. Мы созерцали на портретах грузинского красавца. А тут…

В то время я имел доступ во все кремлевские коридоры, за исключением сталинского. Перед визитом к «хозяину» мне приходилось каждый раз выписывать пропуск. Даже когда я к нему шел по вызову, меня одолевал страх. Я уже знал: четыре помощника Молотова исчезли один за другим. Я выхожу в коридор - появляется личный охранник Сталина: значит, вот-вот надо ждать вождя. И думаешь: возвращаться к себе или прижаться к стене. Но что подумает охрана? И так было все годы, что я работал в Кремле.

Но при наших встречах он никогда не грубил мне. Всегда обращался ко мне на «вы» или «товарищ Бережков». Не знаю, когда Сталин спал. Жил он в Кремле, на дачу ездил редко. Располагался в скромной квартирке, где до революции жили слуги. Там же, где в свое время жили все большевистские лидеры после переезда из Петрограда. Работал с 10 утра до 7 вечера, делал перерыв до 9, и снова работа - до 5 утра. Такой режим Сталина создавал массу неудобств для нас: каждую минуту мы должны были быть начеку.

За все время работы в Кремле было два-три случая, когда я ошибался в документах. Сталин не ругался, но (я это чувствовал) был раздражен: «Как же так, вот вы слушали, переводили, а пишете какую-то чепуху. Надо исправить!» Говорил он тихо, и нам надо было напрягать слух. Переспрашивать его не допускалось. Он понимал это и вел речь короткими фразами. Писал он грамотно и мог диктовать по памяти передовицу в «Правду».

Сталин обладал подвижным умом и был большим психологом. На переговорах выступал как один из лидеров и пользовался уважением, ни в чем не уступая другим вождям. Они отмечали его способности, умение вести переговоры. В то же время Сталин был коварен, лжив, мстителен. В нем, так же, как и в Гитлере, уживались гениальность и злодейство. Даже в шутках проявлялось его коварство.

После одного заседания Сталин отчитал видного военачальника Тимошенко за какой-то промах и в конце резко бросил: «А теперь можете идти!» Все, кто были рядом, поняли: это приговор. Тимошенко готовился к самому худшему. Через несколько дней Сталин спрашивает его: «Товарищ Тимошенко, вас еще не арестовали?» Тот проходит домой, начинает собирать вещи, прощаться с родными… Но вот, кажется, пронесло и на этот раз. На следующей встрече опять вопрос: «Никак не пойму, почему вас не арестовали в 1937 году?..» И уже на празднике в честь Победы, в Кремле, Сталин подошел к маршалу с бокалом вина и сказал, улыбаясь: «Даже в тяжелое время мы умели пошутить. Правильно, товарищ Тимошенко?»

В мемуарной литературе дается крайне искаженное освещение некоторых деталей кремлевской жизни той поры. Доходит до того, что всех приближенных к Сталину людей, вплоть до Молотова, якобы ежедневно обыскивали. Не было этого! Даже я, сугубо гражданская личность, носил с собой немецкий «Вальтер» - время было такое. Приходил в свой кабинет и клал его в сейф. Так что я мог в Кремле застрелить любого, включая и самого Сталина, если бы мне пришла в голову такая бредовая идея…

У Сталина с Черчиллем все время были натянутые отношения (английский премьер беспредельно ненавидел коммунизм). Особенно это проявилось в августе 1942 года, когда Черчилль впервые приехал в Москву. До этого мы с Молотовым ездили в Лондон и Вашингтон, где договаривались об открытии Второго фронта весной 1942 года. Коммюнике об этом было опубликовано в мировой печати.

Приезжает Черчилль и неожиданно заявляет:
— В этом году мы Второй фронт открывать не собираемся, не будет он открыт и в 43-м. Скорее всего, мы осуществим вторжение в 44-м.

Сталин был в ярости. Я никогда не видел его таким. Он обрушился на премьера Англии с обвинениями:
— Вы боитесь немцев, не хотите с ними воевать. Если так - капитулируйте и выходите из нашей коалиции!

Черчилль в свою очередь обвинил Сталина:
— Когда мы стояли одни против немцев, вы заключили с Гитлером позорный дружественный пакт…

Второй фронт Черчилль хотел открыть через Балканы, но сначала хотел втянуть в войну против Гитлера Турцию. Это означало захват Стамбула немцами, и тогда… все союзники должны были бы спасать Турцию. Вот какой Второй фронт предполагал открыть Черчилль! У Сталина была только одна надежда - Рузвельт.

Наши войска только что освободили Киев. Вылетаю туда. По моим предположениям там оставались в оккупации мои родители. Пытался их найти - безрезультатно. А в Москве уже все готово к отъезду в Тегеран, на конференцию трех держав. Возглавляли делегацию Сталин, Молотов, Ворошилов (позже, в Тегеране, к ним подключился Берия). Они в бронированном поезде ехали через Баку в Иран, я же, по условиям, должен был лететь на самолете. Заранее было обусловлено: поскольку Рузвельт передвигался в коляске, его резиденция должна быть в нашем посольстве (в целях дезинформации президент Америки на газетных фото того времени выглядел статным и моложавым). К тому же были сведения: по приказу Гитлера, шеф службы военной разведки Отто Скорцени готовил покушение на глав трех держав. Сталин думал и о себе. Живя вместе с Рузвельтом, не надо было никуда выходить. А английская миссия, где должен был находиться Черчилль, находилась рядом с нашим посольством. Рузвельт жил на втором этаже (там и проходила конференция). Сталин воспользовался своим правом хозяина и за час до начала решил переговорить с президентом с глазу на глаз.

Мой самолет задержался в пути, и я ворвался в здание посольства буквально за 15 минут до встречи. Извинился перед Сталиным. Он был в маршальской форме, но, как и всегда, неряшлив: в мятых брюках и в своих неизменных кавказских мягких сапогах. Курил не трубку (врачи ему запретили), а папиросы «Герцеговина Флор».

Сталин степенно прохаживался по комнате. Осень стояла здесь восхитительная: тепло, все цветет, в окна льется солнечный свет. Сталин говорит: «Товарищ Бережков, я буду сидеть у окна, вы - на этом месте (он показал на диван). Рузвельт же в коляске - напротив меня…» Я понял: он хочет сидеть спиной к свету. Сталин не хотел, чтобы первое впечатление от оспы на его лице были неприятно президенту… Рузвельта в комнату привез слуга-филиппинец. Лидеры двух сверхдержав встречались впервые, но атмосфера во время переговоров была доверительной, непринужденной, не было предварительного изучения друг друга. Перед беседой обменялись фотопортретами. Первым начал Рузвельт:
- Маршал, я вижу у вас папиросы. Где же ваша знаменитая трубка?
- Я ношу ее с собой. Если она вам нравится, при следующей встрече я буду курить ее.
- Мне тоже врачи запрещают курить.
- Несмотря на наступление наших войск, немцы кое-где контратакуют. Они опять захватили Житомир.
- А у нас пока не ладится на Филиппинах, в Африке… Я очень доволен, что мы встретились двоем и с нами нет Черчилля.
Сталин не ответил, чувствуя какой-то подвох со стороны президента. И сразу же, как говорится, взял быка за рога:
- Я хотел бы обсудить с вами важную проблему. Я не хочу говорить о ней с английским премьером. Я уверен: британской колониальной империи осталось не долго жить. Черчилль же считает: она будет жить вечно. Он даже не хочет обсуждать эту проблему. Наши две страны свободны от колоний. Каково ваше мнение на этот счет? Я считаю: французам в Индокитае делать нечего. Мы подготовим опеку в ООН (тогда уже был проект этой новой организации). Она будет 50 лет готовить документацию (я почувствовал: разговор принял игривый тон). Кто там будет хозяйничать? (Сталин улыбнулся.) Ну, конечно, американцы!
Рузвельт (тоже с улыбкой):
- Так давайте, маршал, поделим и британские колонии (в свое время Гитлер предлагал Сталину поделить между собой Британскую империю).

ПРОЩАЙ, КРЕМЛЬ!

В конце 1944 года у меня возникла конфликтная ситуация в Кремле. Связана она была с Берией. В 1934-35 гг. я работал в Киеве, в Интуристе, и по ходу деятельности был связан с Польским консульством. И вдруг Молотов задает мне вопрос: «Что вы делали в Польском консульстве?» И это после того, как я отработал у него четыре года! Да и Киев был оккупирован немцами, потом освобожден, а Крещатик сгорел. Я ему объяснил, что делал отметки в заграничных паспортах иностранцам, уезжавшим через польскую границу в страны Европы (польским консулом в это время в Киеве был отец известного потом политического деятеля Америки - Збигнева Бзежинского). Молотов: «Берия по этому поводу написал докладную записку Сталину». По инерции я еще несколько месяцев работал в Кремле. Был даже секретарем в составе нашей делегации в Сан-Франциско (подготовка к началу работы ООН). Все, казалось бы, в порядке. После возвращения я доложил Молотову, что не нашел своих родителей. Берия вновь написал докладную Сталину, и меня отстранили от дел в МИДе. Это было в январе 1945 года. Я передал свои документы, ключ от сейфа, попрощался с сотрудниками и сдал пропуск при выходе из Кремля… Две недели ждал ареста. Неожиданно получаю письмо со штампом «ЦК», вскрываю со страхом, и - о, чудо! - мне предлагают работать в журнале «Новое время». Подпись - И. Сталин. Эта подпись всегда присутствовала, когда человека повышали в должности и являлась как бы охранной грамотой. В редакции «Нового времени» я отслужил 25 лет. Затем участвовал в создании нового журнала - «США. Экономика. Идеология. Политика». После двадцати лет работы в этом издании переехал в США преподавать по контракту в калифорнийских университетах.

"Риббентроп чувствовал себя в Кремле как среди старых партийных товарищей"
Личный переводчик Сталина Валентин Бережков

Риббентроп, как и намечалось, прибыл в Москву 23 августа 1939 г. и сразу же направился в Кремль. Имея директиву Гитлера поскорее оформить договор о ненападении и дополнительный секретный протокол, рейхсминистр долго не торговался. Фактически он принял все основные советские требования, и в ту же ночь состоялось торжественное подписание документов в присутствии Сталина. Вся же эта процедура и последовавшее затем застолье затянулись до рассвета. Только после этого Риббентроп смог сообщить Гитлеру о полном успехе своей миссии.
Тем временем в Кремле Молотов и Риббентроп подписали и скрепили печатями согласованные документы. Официанты вносят шампанское. Тосты со взаимными любезностями, звон бокалов, улыбки и шутки – все это подогревает атмосферу. Присутствующие осматривают развернутую тут же выставку проектов новых помпезных сооружений для столицы «третьего рейха». Они разработаны непревзойденным мастером величественных ансамблей и световых эффектов, поражающих воображение толпы, любимцем фюрера архитектором Альбертом Шпеером. Риббентроп благоговейно поясняет, что идеи этих сооружений подсказаны лично Гитлером, собственноручные наброски которого демонстрируются на отдельных стендах.
Выставка нравится Сталину. Она вполне созвучна его представлениям об архитектуре эпохи «великих свершений». После войны по воле Сталина в Москве возведут очень схожие со шпееровскими замыслами высотные здания – те же шпили и классические колонны. Но что особенно символично: для цоколя этих сооружений будет использован гранит, взятый с развалин гитлеровской имперской канцелярии…
Банкет, устроенный в честь Риббентропа, продолжается. Оживленная беседа сближает гостей и хозяев. Сообщая потом о ней Гитлеру, рейхсминистр, пораженный гостеприимством «вождя народов», благодушно добавляет: «Сталин и Молотов очень милы. Я чувствовал себя как среди старых партийных товарищей».
Партии, конечно, были разные, но как быстро их лидеры нашли общий язык! Несомненно, Сталин мобилизовал в эту ночь весь свой дар очарования. В возникшей «товарищеской» атмосфере Риббентроп решил как бы невзначай отмахнуться от «антикоминтерновского пакта». Он помнил, что Молотов сослался на этот пакт, как несовместимый с новыми отношениями между Германией и СССР. Обращаясь к Сталину, рейхсминистр полушутя заметил, что «антикоминтерновский пакт, в сущности, направлен не против Советского Союза, а против западных демократий». Как ни нелепо звучало подобное утверждение, Сталин подхватил эту версию и в тон Риббентропу ответил:
– Антикоминтерновский пакт на деле напугал главным образом лондонское Сити и мелких английских лавочников…
Обрадованный неожиданным единодушием, рейхсминистр поспешил присоединиться к мнению собеседника:
– Господин Сталин, конечно, меньше был напуган антикоминтерновским пактом, чем лондонское Сити и английские лавочники.
Этот мимолетный обмен суждениями явился своеобразным прологом к последующим переговорам о присоединении Советского Союза к трехстороннему договору, заключенному вскоре участниками «антикоминтерновского пакта» – Германией, Италией и Японией.
Банкет продолжается. Сталин поднимает бокал в честь Гитлера. Молотов провозглашает тост за здоровье Риббентропа и Шуленбурга. Все вместе пьют за «новую эру» в германо-советских отношениях. Прощаясь, Сталин заверяет рейхсминистра:
– Советский Союз очень серьезно относится к новому пакту. Я ручаюсь своим честным словом, что Советский Союз не обманет своего партнера…
Того же ожидал Сталин и от Гитлера. После польского похода и встречи Красной Армии с вермахтом на согласованной в дополнительном секретном протоколе от 23 августа 1939 г. линии возникла необходимость оформить новую ситуацию. Риббентроп снова приезжает в Москву. В данном случае вполне можно было ограничиться пограничной конвенцией или просто договориться о демаркационной линии. Но Сталин, стремившийся к дальнейшему развитию отношений с Германией, пошел гораздо дальше. 28 сентября 1939 г. Молотов и Риббентроп подписали Договор о дружбе и границе, который также сопровождался секретными протоколами. В первом из них каждая из сторон обязалась не допускать «польской агитации». Это обязательство привело к фактическому сотрудничеству спецслужб Советского Союза и гитлеровской Германии. Они не только обменивались информацией о «польской агитации», но и выдавали друг другу лиц, которых та или другая сторона хотела по разным причинам заполучить. До лета 1941 года советскими органами было переправлено в Германию около четырех тысяч человек, среди них семьи арестованных в Советском Союзе и расстрелянных германских коммунистов (всего в СССР в сталинские годы было расстреляно 242 германских коммуниста, среди них немало членов ЦК КПГ), а также немецких рабочих, которые в годы экономического кризиса на Западе перебрались в СССР. Большинство из них гестапо сразу же отправило в концлагеря, где многие погибли от истощения или были убиты. В свою очередь, нацисты депортировали в СССР лиц, которых разыскивало НКВД.
Второй секретный дополнительный протокол содержал положение, согласно которому в пункт 1 секретного протокола от 23 августа вносились изменения. Тогда советская сфера интересов включала Финляндию, Эстонию и Латвию. Теперь и Литва отходила в сферу интересов СССР. Одновременно Люблинское и часть Варшавского воеводства передавались в сферу интересов Германии с внесением соответствующих поправок в разграничительную линию. Устанавливалось также, что действующие экономические отношения между Германией и Литвой не будут затронуты мероприятиями Советского Союза в данном регионе.
Снова было подано шампанское. Начались тосты. Сталин не скрывал своего удовлетворения новыми соглашениями с Гитлером. Он сказал:
– Я знаю, как немецкий народ любит своего фюрера. Поэтому я хочу выпить за его здоровье.
Когда принесли карту с только что согласованной новой границей между германскими владениями и Советским Союзом, Сталин разложил ее на столе, взял один из своих больших синих карандашей и, дав волю эмоциям, расписался на ней огромными буквами с завитком, перекрывшим вновь приобретенные территории – Западную Белоруссию и Западную Украину. Свою подпись красным сталинским карандашом поставил и Риббентроп.
Хвала, которую Сталин на банкете в Кремле воздавал Гитлеру, не осталась без ответа. Во второй половине декабря фюрер направил «вождю народов» поздравление по случаю 60-летия со дня его рождения. В телеграмме выражались «наилучшие пожелания благополучия и процветания дружественному Советскому Союзу». Сталин тут же ответил: «Дружба народов Германии и Советского Союза, цементированная кровью, имеет все шансы сохраняться и крепнуть».
Странно звучит упоминание о «дружбе, цементированной кровью». Имелись ли в виду недавние события в Польше и демонстрация «братства по оружию» на совместных с немцами парадах в Бресте и других городах, после того как вермахт и Красная Армия встретились на заранее обусловленной линии? Или же то был намек на тяжелые потери советских войск в снежных просторах Финляндии? А может, Сталин думал уже о будущих совместных с Гитлером акциях по разделу глобальных сфер интересов?
Нельзя исключать подобные амбиции «вождя народов». После того как Англия и Франция объявили Германии войну, Сталин вздохнул с облегчением. Теперь Гитлер втянулся в длительный конфликт на Западе. Он может продлиться годы. И если даже в конечном счете Германия победит, она будет ослаблена и для Москвы откроются большие возможности. Могут созреть условия и для «мировой пролетарской революции». Главным сейчас было сохранить сложившиеся с Гитлером отношения.
Молниеносный поход нацистских полчищ в Западную Европу, неожиданно быстрый разгром Франции, неспособность английских войск задержать продвижение вермахта к Ла-Маншу и их паническое бегство из Дюнкерка – все это озадачило и напугало Сталина. Он стал еще больше бояться столкновения с Германией и готов был идти на любые уступки, чтобы задобрить Гитлера. Куда теперь двинется германская военная машина? Поездка Молотова в Берлин в ноябре 1940 года, казалось, давала возможность прощупать намерения нацистского руководства.
Понимал, что волнует Сталина, и Гитлер. Он развернул широкую кампанию дезинформации с целью убедить Москву, что серьезно готовит вторжение на Британские острова. Именно эту задачу преследовал Гитлер, когда в беседах с наркомом предложил принять участие в разделе «британского бесхозного имущества», то есть в разделе между Германией, Италией, Японией и Россией колониальных владений Англии, уверяя, что в ближайшее время Британия будет оккупирована германскими войсками и перестанет существовать как великая держава. Одновременно он внес предложение, чтобы СССР присоединился к «пакту трех», который был заключен Германией, Италией и Японией 27 сентября 1940 г., то есть за полтора месяца до прибытия Молотова в Берлин. Нарком проявил осторожность и не дал втянуть себя в обсуждение этих предложений Гитлера. Он настаивал на том, чтобы от советской границы были отведены германские войска, которые подтягивались туда на протяжении последних месяцев.

Его знали только в лицо
Бережков В.М. Рядом со Сталиным. — М., ВАГРИУС, 1998. — 478 с., ил.

На фотографиях он за спиной Сталина или рядом. Ему приходилось пожимать руку Черчиллю, Рузвельту, Гитлеру и многим другим известным деятелям мировой истории. Но этого незаметного человека мы не знаем в лицо, поскольку не был он членом политбюро, наркомом или маршалом. Кстати, именно поэтому переводчик Бережков не несет ответственности за деяния советских властителей. Ему нечего стыдиться своего прошлого и нечего скрывать. Посвященный во многие тайны, участник конфиденциальных переговоров глав государств, он может рассказать много такого, что осталось за рамками официальных переговоров. Четыре помощника Молотова, предшественники Бережкова, были уничтожены, а вот ему повезло. Опасный свидетель переговоров с нацистами, знающий о секретных августовских и сентябрьских “молотовских” протоколах, очевидец послевоенного раздела Европы между странами-победителями, слышавший о секретных сепаратных переговорах с Гитлером во время войны, он неизбежно должен был погибнуть. Люди Берии, усиленно разыскивавшие компромат на всех высокопоставленных деятелей и близких к ним людей, нашли материалы на Бережкова — его родители ушли из оккупированного Киева с немцами. Молотов прикрыл своего референта-переводчика. Долгие годы Бережков работал журналистом, прикрываясь псевдонимами, тщательно скрывал свое прошлое. И только после перестройки, перебравшись за рубеж к вновь обретенной родне, заговорил. /В. Хант/

Рядом с Верховным
Сталин как один из создателей антигитлеровской коалиции
Вячеслав Забродин, Владимир Рощупкин

Один из парадоксов советской и российской истории: крупных государственных и политических деятелей не только возносили на пьедесталы славы, но и ниспровергали с легкостью необыкновенной. А потом и сами ниспровергатели повторяли путь своих предшественников…
…Объективно оценить Сталина - Верховного главнокомандующего и дипломата - как нельзя лучше могут свидетельства человека, который в годы войны сидел рядом с ним за столом многих исторических переговоров и встреч на высшем уровне, когда определялись судьбы Европы и мира. Это - личный переводчик генералиссимуса Валентин Бережков. С конца 1940 г. вплоть до начала гитлеровской агрессии против СССР он работал первым секретарем советского посольства в Берлине. Затем в течение четырех лет - в Наркоминделе.
Нам доводилось беседовать с ним дважды. Увы, 23 ноября 1998 г. Валентина Михайловича не стало. Но мы вновь обратились к записям наших разговоров накануне очередной годовщины Победы…
- Валентин Михайлович, какими запомнились вам первые переговоры Сталина, в которых вы участвовали?
- Как переводчик советской правительственной делегации я тогда участвовал в переговорах, значение которых даже теперь трудно переоценить. Они велись с лордом Бивербруком и Авереллом Гарриманом, прибывшими в Москву во главе англо-американской миссии. Это были личные представители премьер-министра Великобритании и президента США, наделенные большими полномочиями.
Миссия находилась в столице 31 сентября - 2 октября 1941 года. Обстановка на фронте тогда была исключительно тяжелой: под Вязьмой попали в окружение 5 наших армий, танки Гудериана рвались к Москве. Многим на Западе казалось, что Россия обречена. Так зачем идти на союз с ней, а тем более оказывать военно-экономическую помощь? Личным представителям Черчилля и Рузвельта предстояло на месте разобраться в ситуации в германо-советских отношениях. Прощаясь, Сталин заверяет рейхсминистра:
– Советский Союз очень серьезно относится к новому пакту. Я ручаюсь своим честным словом, что Советский Союз не обманет своего партнера…
Того же ожидал Сталин и от Гитлера. После польского похода и встречи Красной Армии с вермахтом на согласованной в дополнительном секретном протоколе от 23 августа 1939 г. линии возникла необходимость оформить новую ситуацию. Риббентроп снова приезжает в Москву. В данном случае вполне можно было ограничиться пограничной конвенцией или просто договориться о демаркационной линии. Но Сталин, стремившийся к дальнейшему развитию отношений с Германией, пошел гораздо дальше. 28 сентября 1939 г. Молотов и Риббентроп подписали Договор о дружбе и границе, который также сопровождался секретными протоколами. В первом из них каждая из сторон обязалась не допускать , выяснив главное - способны ли Советы и дальше противостоять фашистской агрессии.
Тот день врезался в память на всю жизнь. Я увидел Сталина совсем не таким, каким позднее люди моего поколения запомнили Верховного по фотографиям и кадрам кинохроники. На нем не было ни блестящей маршальской формы, ни звезды Героя. Ростом - невысок. Сухощавую фигуру облегает китель военного покроя, но без знаков различия. Одна рука у вождя явно короче другой - почти вся кисть уходит в рукав. Ему тогда было не до внешности.
Но уже в первый день меня поразила манера беседы Верховного. Говорил он негромко, с грузинским акцентом, но внятно. В речи вождя была какая-то магия убеждения - рубленые, четкие фразы, железная логика.
Однажды, много лет спустя, мы с Авереллом Гарриманом, с которым меня связывала сорокапятилетняя дружба, коротали вечер в его особняке в Вашингтоне. Вспоминали те первые московские встречи со Сталиным, и он откровенно сказал:
- Мы с лордом Бивербруком, хоть внешне и сохраняли бодрый вид, шли к Сталину в подавленном настроении. Наши военные эксперты обрисовали сложившееся положение в самых черных красках. Майор Итон, наш военный атташе, твердил: Россия обречена, Красная Армия деморализована поражениями, нет ни малейшей возможности отстоять Москву. О каких поставках в СССР стратегического сырья и боевой техники вести речь, если все это попадет к немцам? Атташе даже заявил: «Если ваша миссия хотя бы на несколько дней задержится в Москве, не исключено, что вы будете пленены вместе с русскими…»
Но в ходе переговоров Сталин сам сделал детальный и правдивый военный обзор. Был абсолютно спокоен. Вел переговоры неторопливо и обстоятельно, как будто у него масса свободного времени. Не скрывая трудностей с производством вооружения, попросил в первую очередь поставлять танки, во вторую - противотанковые орудия, а уж затем - самолеты, объяснив, что их выпуск уже налаживается. Сказал: хотелось бы получить и «джипы». Мы были озадачены. Еще более удивило нас, когда Сталин стал разъяснять, какое сырье, оборудование уже сейчас необходимо поставлять вам, чтобы в 42-м году пустить такие-то заводы.
Когда же Сталин посоветовал англо-американской миссии поехать в военные госпитали, побеседовать с ранеными командирами и красноармейцами, Гарриману стало стыдно за свое паническое настроение. А предложение посетить Большой театр, съездить с ним на концерт! А банкет, который вождь устроил в Кремле! Мы, признался Гарриман, думали: русским в столице уже и есть-то нечего!
Общение со Сталиным, поездки по прифронтовой Москве убедили союзников в том, что Россия выстоит, немцы не смогут поставить русских на колени. В итоге все важные соглашения с союзниками заключили в рекордно короткие сроки.
- Война шла долгих четыре года. Какие последующие внешнеполитические и дипломатические события тех лет вы считаете наиболее значительными?
- Это, несомненно, вступление США в войну с Германией, первый визит Черчилля в Москву, конференция министров иностранных дел СССР, Англии и США в Москве, Тегеранская конференция, высадка союзников во Франции, конференция в Думбартон-Оксе, Ялтинская и Потсдамская встречи на высшем уровне. На большинстве переговоров советскую делегацию возглавлял Сталин. Расскажу о тех событиях, к которым я имел прямое отношение.
…7 декабря 1941 года Япония внезапно нанесла мощнейший удар по главной тихоокеанской ВМС США Перл-Харбор (Гавайские острова). Соединенные Штаты вступили в войну. Это усиливало наши позиции на Дальнем Востоке. Но как поведет себя Берлин, союзник Токио? Объявит ли Германия войну США?
Вечером 11 декабря все ждали выступления Гитлера. За несколько минут до начала я пришел в кабинет Молотова и настроил приемник на Берлин. Нарком хмуро предупредил: Сталин очень интересуется речью Гитлера и как можно быстрее хочет все знать.
После бурной овации фюрер обратился к своим соотечественникам. Поначалу он говорил спокойно, а потом впал в истерику. Выразить смысл его выкриков по-русски во время синхронного перевода с эфира было непросто.
Тут зазвонил зеленый телефон. Это мог звонить только Сталин.
- Да, уже начали… Пока общие фразы… Еще не ясно, что решили, - пояснил Молотов.
И вот она, ключевая фраза: «Германия разрывает отношения с США и объявляет им войну». Молотов тут же сообщил об этом Верховному. Они сделали вывод: несмотря на такой важный шаг Берлина, японцы все же не вступят в войну против СССР. Причина? Под Москвой уже идет наступление советских войск, развеявшее миф о непобедимости вермахта. А вот США, еще раз убедившись в авантюризме Гитлера, теперь станут полноценными участниками антигитлеровской коалиции.
- Известно, что у Сталина были очень не простые взаимоотношения с Черчиллем…
- Вскоре в Москву прилетел министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден. Он также считал, что вступление США в войну заметно сплотило коалицию. Иден захотел побывать в местах, откуда выбили фашистов. В районе Клина он был поражен огромным количеством боевой техники, брошенной ими при отступлении, а также жалким видом пленных.
Уже в Кремле, высказывая Сталину восхищение победой Красной Армии, мистер Иден обронил:
- А все-таки Гитлер еще под Москвой и до Берлина далеко…
- Ничего, - ответил Сталин, - русские уже дважды были в Берлине, будут и в третий раз.
В августе 1942 года, когда шли жестокие бои на Волге, в городе, носившем имя Сталина, в Москву впервые прилетел британский премьер Черчилль. Переговоры с ним были тогда холодными - Англия не выполняла своих обязательств. А ведь ранее премьер-министр во время посещения Молотовым Лондона торжественно обещал открыть в Европе второй фронт летом 1942 года.
Но Черчилль слова не сдержал. Более того, когда немцы вышли к Волге и бои там становились все ожесточеннее, Лондон и Вашингтон прекратили отправку судов с грузами для СССР Северным морским путем. Срывы поставок союзники пытались объяснить гибелью конвоя PQ-17.
Сталин вручил Черчиллю меморандум, обвиняя Англию в несоблюдении союзнических обязательств. Черчиллю будто по коленкам дали. Он то превозносил Красную Армию, то вставал в позу по какому-либо второстепенному вопросу, то, оправдываясь, обещал Верховному уладить дело с поставками. Чаще обычного прикладывался к армянскому коньяку. Остряки ухмылялись: побывал под отрезвляющим душем Сталина.
…В конце 1943 года в Тегеране в исключительно торжественной обстановке тот же Черчилль вручал Сталину меч - дар короля Великобритании Георга VI гражданам Сталинграда. Этот меч и по сей день хранится в музее обороны города. Когда Верховный бережно вынул клинок из ножен, поднес к губам и поцеловал, я мельком взглянул на Черчилля и Рузвельта. Последний действительно был взволнован, радовался искренне. В отличие от британского премьера…
Через несколько дней на очередном заседании большой тройки он вдруг начал разъяснять Сталину, что операция «Оверлорд» (высадка союзников во Франции) вообще может не состояться. Верховный, резко поднявшись с места, обратился к Молотову и Ворошилову:
- Идемте, нам здесь делать нечего. У нас много дел на фронте…
Черчилль заерзал в кресле, покраснел и сказал, что маршал Сталин его не так понял. Лично он - за высадку. Острый конфликт тактично «погасил» Рузвельт.
- А затрагивал ли вождь послевоенное будущее?
- Да, он уделял огромное значение послевоенному миропорядку. По его убеждению, необходимо было создать всемирную организацию государств с большими правами и полномочиями, которая могла бы отстаивать мир и равноправные отношения между ее членами. Сталина в этом горячо поддерживал Рузвельт. Основы такой организации (ООН) предстояло заложить на конференции в Думбартон-Оксе (США). В составе советской правительственной делегации, которую возглавлял наш посол Андрей Громыко, мне посчастливилось работать.
- А не трудно ли вам было работать со Сталиным? Речь не только о физической нагрузке…
- Да, трудно, но и интересно, почетно. Мы ведь тоже были причастны к большим историческим событиям. Трудились по 12-16 часов в сутки. Важнейшими делами Сталин, как правило, занимался вечером и в первую половину ночи. Все наркоматы и наш, естественно, подстраивались под этот режим.
В Наркоминделе я отвечал за американскую референтуру. Когда приезжали делегации, переводил переговоры Сталина и стенографировал их, затем оформлял протоколы. Он часто брал перечитывать их.
Все документы, предназначенные для Сталина, мы готовили особенно тщательно. Отправляли только после разрешения Молотова. Часто они возвращались к нам от Сталина без каких-либо пометок - лишь в верхнем углу стояли знакомые инициалы, выведенные синим карандашом. Но не раз мы получали их и с поправками и замечаниями и дорабатывали документ. Бывало, хотя и редко, что документ заворачивали.
В такие дни к Молотову лучше было не подходить - он сильно переживал.
- Почему? Неужели Молотов, считавшийся другом и единомышленником Сталина, боялся его? - Нет, не боялся. Да, он был единомышленником вождя, преклонялся перед его способностью схватывать суть дела, анализировать события и никогда не допускал мысли, что вождь ошибается. Поэтому Молотов, когда их мнения сразу не совпадали, расстраивался…
- Валентин Михайлович, вы длительное время непосредственно работали со Сталиным. Ваше личное отношение к нему, к его деятельности в годы войны?
- Для меня несомненна личная вина Сталина в массовых репрессиях, его роль в падении международного престижа СССР в этот трагический период, ответственность за наши поражения первых военных месяцев 41-го года, целенаправленное подавление им демократических начал в послевоенное время, необоснованные гонения на многих наших выдающихся ученых.
Но вместе с тем жесткая, порой даже жестокая требовательность Сталина, его огромная политическая воля, целеустремленность и настойчивость, умение организовать и дисциплинировать людей в годы войны сыграли немаловажную роль в мобилизации всех сил на отпор агрессии, на полный разгром врага! В войну подавляющее большинство населения страны верило в Сталина.
Было и то, что я лично наблюдал: Сталин после июня 41-го проявил себя как незаурядный политик и дипломат. Во многом благодаря ему была создана и укрепилась антигитлеровская коалиция - СССР, Англия, США. (К концу войны в нее входило уже более 50 стран.) На счету вождя и нелегкий успех многих ответственных переговоров в Москве, Тегеране, Ялте, Потсдаме. А ведь проблемы там решались острейшие, принципиальные. Но, возглавляя советскую делегацию, Сталин справлялся с решением задач даже тогда, когда между союзниками имелись большие разногласия.
- Почему?
- Имея немало отрицательных черт, Сталин в то же время обладал и уникальными положительными. Аверелл Гарриман, к примеру, признает, что его удивляли в советском вожде «глубокие знания, фантастическая способность вникать в детали, живость ума и поразительно тонкое понимание человеческого характера… Я нашел, что он лучше информирован, чем Рузвельт, более реалистичен, чем Черчилль, и в определенном смысле наиболее эффективный из военных лидеров».
Точнее, как говорится, не скажешь… —–

Валентин БЕРЕЖКОВ, переводчик Сталина: Лучше говорить, чем жевать
Источник: kp.ru

Советские вожди, за исключением Ленина, иностранных языков совсем не знали и пользовались услугами, как правило, одного постоянного переводчика. Он переводил самые важные международные переговоры и входил в «команду» первого лица. Сталину за редким исключением переводил Валентин Бережков, а затем Олег Трояновский. При Хрущеве к нему присоединился Виктор Суходрев, который работал и с Брежневым, и немного с Горбачевым, пока не передал эстафету «главного» перевода Павлу Палажченко. Последний ушел с госслужбы вместе с Президентом СССР и сегодня работает в «Горбачев-фонде». В отличие от американцев, у которых переводчик всего лишь «голос», наши «толмачи» всегда находились на особом положении. Даже во время официальных приемов они садились не за спиной своего «шефа», а рядом с ним. Правда, нормально поесть им почти никогда не удавалось - приходилось постоянно работать. Потому перед каждым обедом или завтраком переводчики старались перекусить заранее. Дабы не оказаться в ситуации подобно той, в которой очутился Валентин Бережков во время обеда Сталина с Рузвельтом и Черчиллем в 1943 году в Тегеране. Бережков в тот день остался без обеда, за столом тоже не успел ни к чему прикоснуться. Но когда подали бифштекс, не выдержал: отрезал большой кусок и быстро сунул его в рот. Именно в этот момент Черчилль обратился к Сталину с каким-то вопросом. А переводчик сидел с набитым ртом и молчал. Когда присутствующие поняли, в чем дело, расхохотались. Сталин, однако, обозлился и прошептал переводчику в ухо:
- Нашел, где обедать. Ваше дело переводить!

В США скончался Валентин Бережков, личный переводчик Сталина

24 ноября 2002 года, вторник
Валентин Бережков, известный дипломат и журналист-международник, переводчик Сталина и Молотова, скончался в возрасте 82 лет в пятницу от сердечного приступа в своем доме в Южной Калифорнии. Два месяца назад Бережков перенес операцию на сердце. Во время Второй мировой войны Бережков служил дипломатом в посольстве СССР в Германии и был свидетелем того, как министр иностранных дел Германии Риббентроп объявил войну Советскому Союзу. В качестве личного переводчика Сталина и министра иностранных дел Вячеслава Молотова он присутствовал на международных встречах и конференциях с участием президента США Франклина Рузвельта и премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля. БикЮПосле окончания войны Валентин Бережков стал редактором советского политического еженедельника «Новое время». Он также стоял у истоков основания журнала Института США и Канады АН СССР «США - Экономика, политика, идеология». За свои заслуги Бережков был удостоен премии имени Воровского. В последние годы он выступал по всему миру с лекциями о российско-американских отношениях. Бережков хорошо известен в качестве автора нашумевшей книги «Как я стал переводчиком Сталина».

Valentin Berezhkov, Stalin's interpreter, died on November 20th, aged 82.

IN 1943 Franklin Roosevelt and Joseph Stalin met for the first time in Tehran. They scarcely knew a word of each other's language. Their only communication was through Valentin Berezhkov, and he was not entirely confident in English. «You're not too tired?» said an anxious Stalin as they awaited Roosevelt's arrival. «I feel fine,» said his nervous interpreter.

One day a future Shakespeare may turn this meeting of giants into drama. But for now Mr Berezhkov's account will do. How did they greet each other? With careful politeness. As Roosevelt arrived in his wheelchair he apologised for being a «little late». Stalin insisted that the American was right on time. «I came a bit early.» What charming people they were.

Suitably relaxed, they moved to the business of war. Roosevelt spoke of invading Europe to ease the German pressure on Russia. Stalin seemed pleased and said that after the war Russia would be a big market for American goods. They offered each other cigarettes, but said that they preferred their own. They allowed themselves a little gossip. Stalin observed that the French were collaborating with the Germans. Roosevelt said he did not like De Gaulle. They had a dig at Winston Churchill, who was also in Tehran to review the war. He was touchy about giving independence to Britain's overseas possessions, Roosevelt said. He advised Stalin not to mention India.

Mr Berezhkov made a shorthand note of the conversation as he translated, so the account is probably pretty accurate, even though he wrote his memoirs many years later. Any historian writing about Roosevelt, perhaps the most influential American president this century, is likely to refer to Mr Berezhkov's notes. They appear to confirm that Roosevelt was taken in by the man he called Uncle Joe. He wrote to Churchill that he thought he could handle Stalin better than the British could. ``He thinks he likes me better, and I hope he will continue to do so.'' Many people were fooled by Stalin. But none was more important than Roosevelt.

Secrets of history

Stalin once remarked, «I trust no one, not even myself.» But at least he seemed to be at ease with Valentin Berezhkov. If, as is likely, Stalin instinctively judged him to be loyal, that judgment has proved to be sound. After Stalin's death Mr Berezhkov did not criticise his former master's policies. He denied that the agreement made at Yalta in 1945 for the division of Europe had been broken by the Russians. The cold war was mostly the fault of the West, he said, although he conceded that the relationship between wartime allies inevitably changed when peace came. In old age Mr Berezhkov still seemed awed that he had been privy to some of the great secrets of his time. He recalled Stalin whispering to him in 1943 that Russia would declare war on Japan once Germany was defeated, and he passed the whisper to Cordell Hull, an American diplomat, at a Kremlin dinner party.

He stuck with the Soviet Union until it broke up. In 1991 he moved to Claremont in California. American universities were pressing him to tell of his days at the centre of Russian foreign affairs. Mr Berezhkov obliged. He was thought to be good value. He would tell of meeting Hitler in 1940, and of shaking his hand «cold and moist to the touch». And what about Stalin? Was he not a monster too? Mr Berezhkov would tell a Stalin story, of how he had ordered a guard to shoot a dog whose barking had kept him awake. But this, surely, was the human side of Stalin. What else should you do with a barking dog?

Mr Berezhkov was trained as an engineer but had an ear for languages and as a child had picked up English and German from his parents. In 1940, when the Soviet Union was discussing the details of a peace pact made in 1939 with Germany (to be broken when Germany invaded in 1941), its Berlin embassy was short of linguists. The Soviet bureaucracy turned up young Berezhkov, who was then in the navy. Molotov, the Soviet foreign minister, took him under his wing. How would he like to work permanently as a translator? An honour, said Mr Berezhkov, «but I have no specialised training». That did not matter, Molotov said. «We've all had to learn different things.» Mr Berezhkov received a dark suit, a grey overcoat, a trilby hat and a diplomatic passport. «Thus began my diplomatic career,» with meetings with Hitler, Stalin and other makers of history.

Later Mr Berezhkov was entrusted with the editorship of Soviet publications, including New Times, a foreign affairs weekly, and in the 1970s and 1980s worked in the Soviet embassy in Washington. In 1983 his son Andrei, then 16, wrote to Ronald Reagan saying he wanted to defect to the United States. His upset parents persuaded him to change his mind and he returned to Moscow. Andrei died the following year in a shooting accident, apparently unconnected with his proposed defection. Another son, Sergei, is an interpreter for Boris Yeltsin, and is said to be very loyal.

Источник: Economist, 12/05/98, Vol. 349, Issue 8097, Obituary

It is with great sadness that I inform you of the death of Dr. Valentin Mikhailovich Berezhkov on Friday, November 20 in Southern California. Valentin was a dear friend and former Scholar-in-Residence at the Monterey Institute's Center for Russian and Eurasian Studies, as well as a visiting professor in International Policy Studies at MIIS.

Valentin led a distinguished and fascinating career as an interpreter, diplomat, journalist, and scholar. Born in St. Petersburg on July 2, 1916, Valentin graduated from Kiev University in 1938. After serving in the Soviet Pacific Fleet in 1938-39, he was recruited by the Soviet Foreign Ministry because of his German and English language skills–commodities in short supply due to Stalin's purges of the Ministry's ranks. In November 1940 he served as interpreter at the Molotov-Hitler and von Ribbentrop talks in Berlin. From December 1940 to June 22, 1941 he was First Secretary of the Soviet Embassy in Germany, and was present with Soviet Ambassador Dekanasov at Ribbentrop's declaration of war against the USSR. Returning to Moscow in July 1941, he was appointed to the Foreign Ministry as Assistant to Soviet Foreign Minister Vyacheslav Molotov for Soviet-American Relations. In this capacity he served as personal interpreter to Stalin and Molotov and participated in wartime conferences of the three leaders of the anti-Hitler coalition–Stalin, Roosevelt and Churchill.

After the war, in 1945, Valentin turned to journalism and was appointed Deputy Chief Editor of the Soviet weekly New Times. In 1969 he started a new Soviet monthly journal, USA-Economics, Politics, Ideology and was its Chief Editor until 1989. From 1978 to 1983, he served in the Soviet Embassy in Washington as First Secretary, representing the Institute of USA and Canada Studies of the Academy of Sciences of the USSR.

Valentin received a doctorate from the Institute of USA and Canada Studies in 1974 and taught at Moscow State University and the Moscow State Institute of International Relations, as well as at the Monterey Institute of International Studies, Claremont Colleges, and Occidental College. He was the author of many articles and seven books with a circulation in Russian and English of over two million copies. His publications include Diplomatic Mission to Hitler (1965), The Tehran Conference (1969), The Anti-Hitler Coalition (1972), Road to Potsdam (1978), History in the Making (1983), Lessons of Diplomatic History (1986), and I Was Stalin's Interpreter (1991). The latter volume, first issued in German, and then Russian, was published in the United States in 1994 as At Stalin's Side.

Valentin Berezhkov was witness to and interpreter of many of the major events of the 20th century. For those who knew him well, however, he was first and foremost an exceptionally compassionate individual whose warmth and humor transcended the history-making developments to which he was a part.

Текст: William C. Potter, CRES Director
Источник: сайт Monterey Institute of International Studies (http://cns.miis.edu/).