|
|
By CLAUDIA DREIFUS
Published: May 30, 2011
A cognitive neuroscientist, Ellen Bialystok has spent almost 40 years learning about how bilingualism sharpens the mind. Her good news: Among other benefits, the regular use of two languages appears to delay the onset of Alzheimer’s disease symptoms. Dr. Bialystok, 62, a distinguished research professor of psychology at York University in Toronto, was awarded a $100,000 Killam Prize last year for her contributions to social science. We spoke for two hours in a Washington hotel room in February and again, more recently, by telephone. An edited version of the two conversations follows.
Q. How did you begin studying bilingualism?
A. You know, I didn’t start trying to find out whether bilingualism was bad or good. I did my doctorate in psychology: on how children acquire language. When I finished graduate school, in 1976, there was a job shortage in Canada for Ph.D.’s. The only position I found was with a research project studying second language acquisition in school children. It wasn’t my area. But it was close enough.
As a psychologist, I brought neuroscience questions to the study, like “How does the acquisition of a second language change thought?” It was these types of questions that naturally led to the bilingualism research. The way research works is, it takes you down a road. You then follow that road.
Q. So what exactly did you find on this unexpected road?
A. As we did our research, you could see there was a big difference in the way monolingual and bilingual children processed language. We found that if you gave 5- and 6-year-olds language problems to solve, monolingual and bilingual children knew, pretty much, the same amount of language.
But on one question, there was a difference. We asked all the children if a certain illogical sentence was grammatically correct: “Apples grow on noses.” The monolingual children couldn’t answer. They’d say, “That’s silly” and they’d stall. But the bilingual children would say, in their own words, “It’s silly, but it’s grammatically correct.” The bilinguals, we found, manifested a cognitive system with the ability to attend to important information and ignore the less important.
Q. How does this work — do you understand it?
A. Yes. There’s a system in your brain, the executive control system. It’s a general manager. Its job is to keep you focused on what is relevant, while ignoring distractions. It’s what makes it possible for you to hold two different things in your mind at one time and switch between them.
If you have two languages and you use them regularly, the way the brain’s networks work is that every time you speak, both languages pop up and the executive control system has to sort through everything and attend to what’s relevant in the moment. Therefore the bilinguals use that system more, and it’s that regular use that makes that system more efficient.
Q. One of your most startling recent findings is that bilingualism helps forestall the symptoms of Alzheimer’s disease. How did you come to learn this?
A. We did two kinds of studies. In the first, published in 2004, we found that normally aging bilinguals had better cognitive functioning than normally aging monolinguals. Bilingual older adults performed better than monolingual older adults on executive control tasks. That was very impressive because it didn’t have to be that way. It could have turned out that everybody just lost function equally as they got older.
That evidence made us look at people who didn’t have normal cognitive function. In our next studies , we looked at the medical records of 400 Alzheimer’s patients. On average, the bilinguals showed Alzheimer’s symptoms five or six years later than those who spoke only one language. This didn’t mean that the bilinguals didn’t have Alzheimer’s. It meant that as the disease took root in their brains, they were able to continue functioning at a higher level. They could cope with the disease for longer.
Q. So high school French is useful for something other than ordering a special meal in a restaurant?
A. Sorry, no. You have to use both languages all the time. You won’t get the bilingual benefit from occasional use.
Q. One would think bilingualism might help with multitasking — does it?
A. Yes, multitasking is one of the things the executive control system handles. We wondered, “Are bilinguals better at multitasking?” So we put monolinguals and bilinguals into a driving simulator. Through headphones, we gave them extra tasks to do — as if they were driving and talking on cellphones. We then measured how much worse their driving got. Now, everybody’s driving got worse. But the bilinguals, their driving didn’t drop as much. Because adding on another task while trying to concentrate on a driving problem, that’s what bilingualism gives you — though I wouldn’t advise doing this.
Q. Has the development of new neuroimaging technologies changed your work?
A. Tremendously. It used to be that we could only see what parts of the brain lit up when our subjects performed different tasks. Now, with the new technologies, we can see how all the brain structures work in accord with each other.
In terms of monolinguals and bilinguals, the big thing that we have found is that the connections are different. So we have monolinguals solving a problem, and they use X systems, but when bilinguals solve the same problem, they use others. One of the things we’ve seen is that on certain kinds of even nonverbal tests, bilingual people are faster. Why? Well, when we look in their brains through neuroimaging, it appears like they’re using a different kind of a network that might include language centers to solve a completely nonverbal problem. Their whole brain appears to rewire because of bilingualism.
Q. Bilingualism used to be considered a negative thing — at least in the United States. Is it still?
A. Until about the 1960s, the conventional wisdom was that bilingualism was a disadvantage. Some of this was xenophobia. Thanks to science, we now know that the opposite is true.
Q. Many immigrants choose not to teach their children their native language. Is this a good thing?
A. I’m asked about this all the time. People e-mail me and say, “I’m getting married to someone from another culture, what should we do with the children?” I always say, “You’re sitting on a potential gift.”
There are two major reasons people should pass their heritage language onto children. First, it connects children to their ancestors. The second is my research: Bilingualism is good for you. It makes brains stronger. It is brain exercise.
Q. Are you bilingual?
A. Well, I have fully bilingual grandchildren because my daughter married a Frenchman. When my daughter announced her engagement to her French boyfriend, we were a little surprised. It’s always astonishing when your child announces she’s getting married. She said, “But Mom, it’ll be fine, our children will be bilingual!”
Источник: http://www.nytimes.com/2011/05/31/science/31conversation.html?_r=1
|
|
|
Глава из книги Фрэнка Эдвардса «Странные люди». Ленинград, СП «Смарт», 1991
Имя сэра Е. А. Уоллиса Баджа стоит в ряду крупнейших специалистов в своей области, а его «Иероглифический словарь», опубликованный в 1920 году, является одним из многочисленных достижений автора, которым до сих пор пользуются ученые.
Бадж родился в Корнуолле в 1857 году, и его шансы получить образование в колледже были настолько невероятны, насколько бедны были его родители. С детства юный Бадж проявил сильную склонность к изучению восточных языков. К тому времени, когда ему исполнился 21 год, Бадж был настолько одержим своим увлечением и так страстно поглощал знания в избранной области, что обратил на себя внимание бывшего премьер-министра Уильяма Гладстона, который сам слыл знатоком классических языков. Именно Гладстон устроил так, чтобы молодой человек мог посещать занятия в Кембриджском христианском колледже на правах вольнослушателя – хороший способ отделить студента от сокурсников, учение которых финансировалось состоятельными родителями.
Как раз в это время с мест раскопок в развалинах Ниневии и из других центров погибших цивилизаций Месопотамии прибывали и прибывали глиняные таблички, покрытые клинописью. Надписи напоминали птичьи следы на мягкой глине, именно за таковые некоторые ученые их и принимали. Аккадское письмо напоминало ассирийское по многим признакам, и ученым удалось научиться переводить их с ассирийского. Но аккадское письмо только на первый взгляд напоминало ассирийское, а в действительности отличалось от него множеством обескураживающих и ставящих в тупик особенностей.
Серия глиняных табличек, найденных в развалинах Ниневии на месте дворца царя Ашшурбанипала, казалось, дала ключ к разгадке, перекинув мостик через языковую пропасть. Но сходство снова оказалось обманчивым. В результате огромных усилий, затраченных на утомительные переводы фрагментов, удалось перевести одно предложение. Да и то перевод его был спорным.
Молодой студент Бадж, учившийся за счет благотворительных организаций, был приглашен принять участие в конкурсе на знание восточных языков. Победитель получал стипендию, а сам конкурс проходил под руководством профессора Оксфордского университета Сейса, одного из величайших авторитетов в области древних языков. Знаменитый ученый требовал от участников ответить на четыре вопроса. На это отводилось довольно много времени, и участники должны были оставаться в помещении для конкурса до полной подготовки к ответу.
Для молодого Баджа это был шанс, который выпадает раз в жизни. Если бы ему удалось победить, то он мог бы продолжить образование в Кембридже и тогда перед ним открывалась перспектива успеха на избранном поприще.
Вот она, фортуна: только протяни руку и хватай ее! И тут перевозбужденный студент почувствовал, что ему не хватает ясности мышления. Казалось, все помутилось в голове именно тогда, когда мозг должен работать четко, как никогда. До решающего экзамена оставалась одна ночь, но, вместо того чтобы использовать последние минуты, Бадж впал в полное расстройство и не знал, что делать.
В состоянии изнеможения, как умственного, так и физического, он бросился на кровать и тут же заснул и во сне увидел такую картину.
Ему представилось, что он находится в весьма необычной комнате и сдает экзамен, а точнее сказать – у него было впечатление, что он сидит в каком-то сарае. Все казалось странным: какие же экзамены проводят в сарае, даже если у него есть тусклая от пыли застекленная крыша? Пока он размышлял о своем странном положении, вошел куратор и вынул из нагрудного кармана конверт, из которого достал несколько длинных полосок зеленой бумаги. Он стал учить Баджа, как нужно полностью ответить на вопросы, написанные на зеленых листочках, а также перевести все тексты. Затем куратор запер Баджа в комнате, оставив его наедине со своими проблемами. Во сне молодому человеку вопросы казались знакомыми, и он знал, как на них отвечать, но когда добрался до перевода, то в ужасе увидел, что тексты написаны таинственной ассирийской клинописью. От страха, что он провалится на экзамене, Бадж проснулся.
Через несколько минут он снова заснул и увидел тот же сон во второй раз, а затем и в третий. Бадж проснулся весь в испарине и посмотрел на часы. Спал он не больше двух часов, ибо шел только третий час ночи.
Тексты четко держались в памяти. Студент вспомнил, что эти тексты были включены в работу Ролинса «Клинопись народов Западной Азии». Спустя минуту он нашел ее и убедился, что так оно и есть. Бадж быстро оделся и провел ранние утренние часы за чтением и перечитыванием древних текстов, прошедших перед ним во сне. Экзамен предстоял в девять, и к девяти Бадж уже был на месте. Экзаменационный зал был заполнен, и служащий повел Баджа в одно из смежных помещений. В этой комнате Бадж никогда не бывал, но именно ее он видел во сне! Она напоминала тот самый сарай с тусклой стеклянной крышей. В комнате стоял обшарпанный стол и единственный стул.
Бадж стоял посреди комнаты, размышляя обо всем этом, как вдруг открылась дверь и в комнату вошел куратор, которого он тоже видел во сне. Куратор вынул из нагрудного кармана знакомый конверт и извлек из него четыре длинные полоски зеленой бумаги. Заметив, что Бадж внимательно и изумленно рассматривает поданные ему листки, куратор объяснил, что профессор Сейс пользуется зеленой бумагой для клинописных текстов, чтобы не так уставали глаза. С этими словами он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь, оставив Баджа наедине с самим собой и совершенно лишившегося дара речи от изумления невероятностью совпадений. На зеленом листе бумаги были вопросы и клинописный текст, которые он видел во сне всего лишь несколько часов назад!
При такой подготовке немудрено сдать экзамены, что Бадж и сделал, а впоследствии стал величайшим авторитетом в избранной области знаний. Самую большую известность принес ему перевод египетской «Книги мертвых», он был также бесспорно известнейшим знатоком семитских языков. Но, пожалуй, самым важным вкладом его в египтологию является расшифровка священного папируса из Британского музея, а также «Учения Аменемапта», законченная в 1924 году.
Рассказ о серии странных снов Баджа, так круто перевернувших его судьбу, включил в свою книгу «Дни моей жизни» (1926) его близкий друг сэр Генри Хаггард. Издатель Дж. К. Лонгман сопроводил книгу специальным примечанием о том, что сэр Бадж одобрил публикацию рассказа. Таким образом, эта история, лично подписанная для печати одним из величайших светил науки, становится в наивысшей степени достоверной среди других подобного рода историй.
Примечание автора. Для дополнительного чтения рекомендую прочитать главу II моей книги «Непонятнее самой науки», где рассказано об ошеломляющем случае с доктором Германом Хильпрехтом, известным ассириологом из Пенсильванского университета. Сон, приснившийся доктору, помог ему закончить книгу «Древние вавилонские письмена».
|
|
|
Ученый-лингвист Квентин Аткинсон (Quentin Atkinson) из новозеландского университета Окленда проследил эволюцию человеческого языка вплоть до его истока — прародителя всех современных наречий. По мнению исследователя, такой «материнский» язык зародился в юго-восточной Африке, а затем распространился на другие континенты, где видоизменялся. Новизна работы заключается в том, что автор опирался только на фонемы — минимальные единицы звукового строя языка. Исследование опубликовано в журнале Science, а коротко о нем пишет портал ScienceNOW.
Человеческие языки со временем не остаются неизменными, а постепенно эволюционируют, и по этим изменениям специалисты могут отслеживать историю языков. Однако большинство лингвистов полагают, что языковая эволюция, восстанавливаемая по изменениям слов, может быть воссоздана не более чем на 6,5 тысяч лет назад.
Автор новой работы предложил иной подход — он следил за изменениями не слов, а фонем — языковых единиц, соответствующих звукам речи. Ученый проанализировал 504 мировых языка, сравнивая их фонемические отличия. Он разработал несколько моделей, объясняющих природу найденных изменений. В частности, ученый показал, что в языках маленьких популяций, отделившихся когда-то от предковой популяции, разнообразие фонем меньше, чем в больших популяциях.
Аналогичное свойство характерно для генетических отличий — их тем больше, чем больше размер исходной популяции. Так, максимальное генетическое разнообразие людей наблюдается в Африке, которая является «колыбелью» человечества.
Коллеги автора неоднозначно восприняли его работу. Основные претензии ученых относятся к методу исследования — специалисты сомневаются, что, анализируя видоизменения фонем, можно делать столь далеко идущие выводы (появление «материнского» должно было произойти от 50 до 100 тысяч лет назад).
Источник: Lenta.ru
|
|
|
С филологом, философом и известным полиглотом Валерием Куринским мы встретились на Воскресенке. Там он живет со своей женой Лесей и двумя дочерьми. Узнать его на улице, среди прохожих было несложно – в его стиле одежды и походке есть что-то космополитическое: удлиненные волосы, очки с затемненными стеклами, серое пальто и большой шарф небрежно намотан вокруг шеи. Никогда бы не подумала, что ему почти 70. А он ведь пережил Вторую мировую войну, ребенком несколько лет провел в концлагере под Веной…
«Доброго дня!» – поприветствовал он. «А вам на каком языке комфортней общаться?» – спрашиваю. «Английский, польский, немецкий, французский, чешский и так далее, – начал перечислять Валерий Александрович. – Выбирайте любой – будем говорить. Я с Вами начал говорить на украинском по инерции, просто перед нашей встречей на нем общался». Я воспользовалась тем, что немного владею итальянским. Мой собеседник моментально «переключился» и произнес растянутое «ооо» – именно так часто начинают фразу экспрессивные жители Апеннин.
– Mi parlo bene. Gianni Rodari e’ il mio corrispondente (Джанни Родари – мой корреспондент), – смеется Куринский. – Я рекомендовал ему написать статью для «Вечернего Киева» (насчет Джанни Родари он не шутит – в далеком прошлом Валерий Александрович работал в «Вечернем Киеве» журналистом).
– Так на каком языке вы думаете?
– Я вообще не думаю на языке. Я пытаюсь поймать мысль и перевести ее на какой-то язык, как все люди. Ведь на самом деле люди не думают на языке. Это только так говорят. Они просто оформляют мысль, которая «думалась» 10 секундами раньше.
– Как это?
– Кроме лингвистических языков, есть еще и нелингвистические. И они не менее важны. А, может, даже и важнее. На микроскопическом уровне мы думаем ритмами. От них, от музыкальности наше мышление очень зависит. Даже на международных симпозиумах признали этот факт. Я всегда говорил: ребята, занимайтесь музыкой, тогда у Вас и мышление будет «поставлено». (Куринский окончил консерваторию по классу фортепьяно, научился играть на скрипке. А еще написал более 200 симфоний. – Авт.). Мы считаем, что мы думаем, но мы не думаем, а «списываем» у самих себя. Если хотите, у нас в голове заложена шпаргалка.
– Но ведь у одних много таких шпаргалок, как у вас, а у других – мало…
– Да, кто-то читал много, кто-то – мало, кто-то читал, но не прочитал. А большинство людей только думают, что все прочитали. Однако нужно прочитать один раз, через год еще, потом еще раз. Мы зависим от восприятия… Подсознание работает без нас. Мы только можем его загружать, как компьютер.
– Валерий Александрович, откуда у вас такое пристрастие к языкам?
– Как только закончилась война, я достал карандаш, нарисовал и сконструировал в саду какую-то машину, которая считает… Так и не доделал ее, потому что папа вернулся с фронта, и мы переехали. Но там, в саду, я понял, что я еще маленький, поэтому у меня недоразвит мозг. Поэтому я и не смог до конца придумать ту машину. И потом у меня всегда было требование к себе – вырасти мозгом. Потом была оценка себя в собственных глазах и глазах других – а что ты можешь? Как-то в 1969-м одна контора в Киеве попросила меня перевести руководство для атомных котлов с японского. С переводчиками тогда было совсем туго. Я сказал, что не знаю японского. А они мне, мол, мы знаем, что вы знаете. Я через китайские словари нашел нужные термины. Со временем у меня появилась прямо-таки физиологическая потребность – выйти за рамки одного-двух-трех языков. Ведь, например, когда читаешь библейские «Песни Песней» на древнееврейском, тебя как будто всего трясет – настолько ты сильно ощущаешь подлинник. Он действует на подсознание совершенно по-другому, словно электричество. Тогда ты понимаешь, что можешь обратиться теперь к японскому, корейскому первоисточнику – и все это для тебя теперь открыто! Ты находишь то, что тебя, как я выражаюсь, обязательно «природнит». Если «природнило» к одной культуре – это произойдет и по отношению к другой.
– И с какой вы «природнились» вначале?
– В школе у нас был первый язык немецкий. Я сразу же взял «Университет на дому» и начал заниматься еще и английским, французским. Тогда я понял, что способы познания языков нужно искать самому. И я задумался, почему нет такого маленького пособия, которое бы рассказало, как самостоятельно заниматься. Я нашел книгу, в которой было написано: «свет должен падать сверху слева». (Смеется). На таком уровне у нас и сейчас говорят о самообразовании. «Смотрите, когда будете резать, не порежьтесь».
– И вы придумали уникальный методологию самообразования «Автодидактика»… (Куринский – президент Международной Академии Автодидактики, член восьми Академий наук разных стран. Его школа получила название «Постпсихология». – Авт.).
– Предположим, вы – мой профессор. А потом вы выйдете куда-то, тогда мне придется думать самому. Будет 100 профессоров, но они не смогут залезть в вашу голову и думать за вас. Элемент самостоятельности должен быть всегда, а значит, вы неизбежно сталкиваетесь с автодидактикой. Есть сугубо автодидакты, которые не признают педагогов. Я так не говорю. Но педагоги должны быть «профи». Что касается языков, никогда не занимался ими последовательно и никому не посоветую. Нужно делать одновременные усилия. Сейчас я занимаюсь примерно 100 языками одновременно. Владею – тридцатью.
– И сколько ж языков нужно учить сразу?
– Если браться – то сразу за китайский, арабский и турецкий. Или же – немецкий, французский и английский. Кстати, «учить, чтобы учить» – это мотивация в корне не правильна. Надо спросить себя: тебе это надо? И развивать способности без принуждения.
– Интересно, а когда выпьете – на какую лексику тянет?
– Я не пью, я и так пьяный по жизни (смеется. – Авт.). Зато я пробовал одновременно почти синхронно написать на разных языках стихотворение. На английском, немецком, итальянском, французском. Я сделал это для проверки, потому что знаю, что на разных языках говоришь совершено разные вещи. Это же потрясающее времяпровождение! Это все равно, что ты в другом мире побывал! Для меня это, что поездка, например, в Италию. И ты не можешь сказать иначе, потому что тобой начинает говорить язык. Значит, у тебя появилась «добавка» к твоей личности. Есть выражение, сколькими языками ты владеешь, столько раз ты человек.
– На каком языке лучше говорить с любимыми, на каком молиться, договариваться с деловыми партнерами? А ругаться?
– Есть такие штампы: чтобы философствовать, нужно говорить по-немецки, объясняться в любви – по-французски. Но могу вас заверить, что философствовать по-французски очень интересно, так же, как и объясняться в любви. А философия Канта по-немецки несколько другая, чем в переводе. Так же, как и Маркс на других языках. Ругаться – так по-русски. Но американцы тоже неплохо ругаются! На всех языках можно составить красивое предложение, но нельзя сочинить мысль, переданную тебе изнутри. Ты созерцал что-то, но не успел передать. Не язык виноват, а ты сам. На китайском «да пошел ты» звучит так же грубо, как и на других языках. Зато у них прекрасная поэзия. И Пушкина китайцы обожают – одних переводов Онегина на китайский около 60.
– Выучить язык без среды пребывания – такое возможно?
– В данный момент среду пребывания я вам организую за 5 минут по «скайпу» и вэб-камере. Сегодня не надо никуда выезжать, чтобы говорить и тренироваться. Главное, язык нужно сделать навыком – по системе автодидактики.
– А что можете сказать об украинском? На какой он стадии развития?
– Сейчас украинский язык, может быть, на стадии такого подъема, о котором даже и не мечтали. Им сейчас в мире очень и очень интересуются. Украинский серьезно изучают очень многие. И жаль, что у нас опять пошли по пути, когда сами украинцы не читают Франко, других украинских классиков. Поэтому самое страшное в украинском – отсутствие культивируемого интереса к коренной культуре. Возьмите наших политиков – они говорят на страшном украинском.
– Кто же должен призывать народ изучать языки?
– Думаю, пресса. Но власть в этом не заинтересована – оглупленными, необразованными, темными проще управлять.
Автор: Наталия БУБЛИЙ / 11:16 26.05.2008
Источник:
|
|
|
Специалист по морским млекопитающим из Университета Пуэрто-Рико Лаура Мэй-Колладо утверждает, что дельфины пытаются изобрести межвидовой язык. В ходе своих исследований она обнаружила, что при встрече групп афалин и гвианских дельфинов характер свистков у животных обоих видов меняется и звуки становятся похожими. Более крупные афалины не всегда дружелюбны по отношению к своим гвианским собратьям: они преследуют их и мешают охотиться. «Речь» дельфинов очень разнообразна: специалисты утверждают, что они используют имена и особым образом общаются с детенышами.
Источник: http://www.inauka.ru/news/article103754.html
|
|
|