Нина Демурова: сказка к нам приходит!

Вчера услышала по «Детскому радио» интервью с Ниной Демуровой и, в поисках записи, нашла фрагмент из книги Нины Демуровой «Картинки и разговоры. Беседы о Льюисе Кэрролле» (Вита Нова, 2008). В радиоинтервью Нина Демурова рассказывала, что книгу о Питере Пэне она привезла из Индии, где купила совершенно случайно. Прочла, и так ей понравилась книга, что она ее перевела. 🙂 С удовольствием послушала бы интервью еще раз и поделилась со всеми, да вот незадача… Так что компенсирую не менее, на мой взгляд, интересным материалом.

Беседа Нины Демуровой с Александрой Борисенко

С Александрой Борисенко я познакомилась на защите ее диссертации в 2001 году. Диссертация была посвящена советской школе перевода, и была в ней глава о русских переводах «Алисы» и освоении нонсенса русской культурой. Я выступала оппонентом. С тех пор мы нередко встречались: нам было что обсудить. Одну из наших бесед, записанную на диктофон, я и включила в эту книгу.

Этот разговор отличается от большинства бесед и интервью, собранных в этой книге, и поначалу я думала исключить из нее свои разросшиеся реплики. Однако мне так часто задают те же вопросы, которые задала Саша, что в конце концов я решила воспользоваться случаем и ответить на них печатно. К тому же друзья и коллеги, которые были моими первыми читателями, протестовали против сокращений.

Н. Демурова. Когда мы с Вами познакомились, Вы рассказали мне удивительную историю о том, как Вы с бабушкой читали «Алису»… Когда же произошло Ваше первое с ней знакомство?

А. Борисенко. Я не помню своего первого знакомства с «Алисой», а может быть — и второго, и третьего. «Алису» я в детстве слушала бессчетное количество раз — мне ее читала вслух бабушка, у которой не хватило терпения дождаться моего сознательного возраста. Можно сказать, что эта книга определила для меня выбор профессии — именно в ходе бесконечных чтений Кэрролла выяснилось, что существует особая литература — английская (куда потом добавились Мэри Поппинс и Винни-Пух), и особая профессия — «переводчик». Потому что большая синяя книжка с ключом на обложке называлась «демуровский перевод „Алисы”».

Это было софийское издание вышедшее в год моего рождения, своего рода боевой трофей — бабушка охотилась за новым переводом Кэрролла с большим упорством, но вначале ей нигде не удавалось его «достать». И вдруг она увидела его на лотке, где книги разыгрывали в лотерею и — о счастье! — как раз в день зарплаты. Бабушка стала скупать лотерейные билеты. Ей везло — она выигрывала книгу за книгой. Только вот «Алиса» никак не выпадала. Деньги кончились. Тогда бабушка предложила лотерейщику обменять все выигранные книги на одну «Алису». И он согласился. Это была невероятная удача — купить в советское время такую книгу было невозможно. Мне рассказывал мой друг, что, когда он в детстве лежал в больнице, ему родные принесли «Алису», и немолодая медсестра попросила ее почитать на одну ночь.

Н. Демурова. А как вы думаете, почему взрослым людям были так интересны сказки Кэрролла?

А. Борисенко. Я думаю, эта книга была совершенно особым открытием для того поколения, которому достались война и сталинизм. Моя бабушка, Евгения Васильевна Львова, была геологом. Настоящим полевым геологом, начальником геологического отряда, ученым, яростным защитником природы. При этом была очень женственной — помню, как она рассказывала мечтательно: «У меня после войны была одна юбка, синяя, и мне удалось достать синий ватник. Получилось очень элегантно…» После войны элегантная бабушка в синем ватнике под цвет юбки одна воспитывала троих детей — при бесконечных разъездах и совершенно неженской работе. Напряжение было неослабным: то ей сообщали, что дети подорвались на мине (что, к счастью, оказалось неправдой), то — что младший сын назвал Павлика Морозова подонком прямо в классе (что оказалось правдой), но, к счастью, обошлось. Это была очень ответственная, совсем не легкомысленная жизнь. Нам, внукам, достались ее каникулы — вся ее невостребованная в молодости беззаботность.

Мне кажется, это ощущение «интеллектуальных каникул», о котором писал Честертон, особенно притягивало бабушку к Кэрроллу. И ощущение изумительной свободы — свободы ума и логики среди внешних ограничений и хаоса. Я думаю, никто не мог так ценить внутреннюю свободу, как это многострадальное поколение. Ну и, конечно, ее неизменно восхищали блестящий юмор Кэрролла, его парадоксальность.

«…Ты когда-нибудь видела, как рисуют множество?
— Множество чего? — спросила Алиса.
— Ничего, — отвечала Соня. — Просто множество!» (1) — со вкусом читала она, и мы обе принимались хохотать — в двадцатый, тридцатый, сотый раз.

Бабушка жила в крошечной квартирке под самой крышей — очень уютной. Обстановка состояла, в основном, из самодельных некрашеных стеллажей с тщательно подобранной библиотекой — у бабушки не было стандартного интеллигентского набора подписных изданий — на ее полках стояли книги о путешествиях, географических открытиях, о животных, томики стихов. Детских книг, кроме «Алисы», я не помню. Ее дом был особым миром — здесь можно было всё «в пределах разумного», и пределы были довольно причудливые (скажем, по какой-то загадочной причине нельзя было трогать торшер). Оставаясь ночевать, я спала в спальнике-вьючнике с «вкладышем» (всегда безукоризненно накрахмаленным). И всегда на ночь бабушка читала мне «Алису»: «…и оказалась в чудесном саду сг’еди яг’ких цветов и пг’охладных фонтанов» (бабушка немного картавила). Завершающая интонация меня не устраивала, я требовала читать дальше, она говорила «в следующий раз», я, подобно Алисе, уверяла, что «следующий раз уже наступил»… Через много лет, когда бабушка тяжело болела, мы поменялись ролями — теперь уже я читала ей вслух, и мне тоже никогда не удавалось закончить «прохладными фонтанами». А еще через много лет, когда я защищала диссертацию (разумеется, про перевод и английскую литературу), Вы были у меня оппонентом и — помните? — после защиты я попросила Вас подписать мне книгу — темно-синюю, с ключом на обложке, с боем добытую моей бабушкой тридцать лет назад. Вот такой «кольцевой сюжет»…

Нина Михайловна, а можно мне задать Вам вопрос? Я давно Вас хотела спросить, почему Ваш перевод «Алисы в Стране чудес и Зазеркалье» впервые вышел в Болгарии? Казалось бы, перевод с английского на русский — не очень понятно, почему, собственно, в Софии?

Н. Демурова. О, это длинная история! По правде говоря, в этих интервью я стараюсь сама говорить как можно меньше, но эта история, пожалуй, заслуживает того, чтобы ее рассказать. Хотя бы потому, что вокруг Льюиса Кэрролла нередко возникают какие-то совершенно невероятные истории, — таков, по крайней мере, мой опыт! Знаете, в советское время существовало такое учреждение… как же оно называлось?.. «Международная книга», если не ошибаюсь, которое, в частности, занималось тем, что заказывало переводы и книги в так называемых странах народной демократии. Там сидел чиновник, который изучал списки новых книг, вышедших в Чехословакии, Болгарии, Румынии, Венгрии и т. д. (это были в основном классики национальной литературы), а потом заказывал переводы на русский язык тех из них, которые казались ему наиболее интересными. Переводы делались в той стране, где вышла книга, печатались они также там: как правило, полиграфия была у них гораздо лучше нашей, причем, конечно, использовалось их оформление. А потом весь тираж — за небольшим исключением — привозили к нам. В Москве и Ленинграде, а также в ряде других городов существовали книжные магазины под названием «Дружба», где продавались эти книги. Так как книги эти обычно отличались хорошим оформлением — прекрасная бумага, цветные иллюстрации, суперобложки и пр., — за ними обычно шла особая охота. Вообще в те годы хорошую книгу любителям приходилось «доставать», на что уходило немало сил.

В один прекрасный день чиновник, сидевший в «Межкниге», просматривая списки книг, вышедших на болгарском языке, увидел вдруг название «Алиса в Стране чудес и Зазеркалье». У него, видно, звякнул в голове какой-то колокольчик — и он решил: «А-а, надо заказать!» И заказал. Отправил заказ на перевод сказки Кэрролла… с болгарского на русский язык! Тираж — 100 000 экземпляров! Такие тогда были тиражи… Директор издательства (тогда оно называлось «Издательство литературы на иностранных языках», потом его переименовали в «София-Пресс») смутился: «С болгарского на русский?» Но делать нечего — он написал любезное письмо, в котором говорилось, что с радостью издаст эту замечательную книгу, но, может быть, все-таки ее лучше переводить не с болгарского, а с английского языка. Прошло полгода — и чиновник повторил свой заказ на «Алису», и опять с болгарского на русский! Тогда директор, у которого было дивное имя Ангел… — Стоянов, если я не ошибаюсь, но «Ангел» я помню точно, такое имя забыть невозможно, — начал искать какие-то обходные пути. Он понимал, что переводить «Алису» с болгарского языка на русский — совершенный нонсенс.

А. Борисенко. Особенно «Алису в Стране чудес» — со всеми ее каламбурами и шутками!

Н. Демурова. Тут случилось так, что он оказался в Москве на ка кой-то конференции, встречался с разными московскими издателями и рассказал одному из них, в какое трудное положение он попал. И тот ему сказал: «Слушай, я знаю, что тебе надо сделать. Тебе надо найти переводчика здесь и заказать ему перевод!» Обоим было ясно, что в Болгарии переводчика, который мог бы перевести «Алису» с английского на русский, просто не найти. «Я даже знаю, кто мог бы это сделать». И назвал мое имя.

А. Борисенко. А Вы уже тогда начали переводить «Алису»? Для себя?

Н. Демурова. В то время я читала студентам курс английской стилистики и, объясняя им всякие тонкости, нередко приводила примеры из Кэрролла, которого очень любила. Вообще я старалась выбирать примеры, которые запали бы в память, были бы неожиданными… смешными… Студенты, которые знали, что я занимаюсь переводами, спрашивали: «А как бы Вы это перевели?» И вот, готовясь к занятиям, я начала писать на полях своего английского экземпляра «Страны чудес» возможные варианты перевода, с тем чтобы на всякий случай быть готовой. Помню, |что на этих занятиях мы много смеялись. Однажды проходившая мимо по коридору декан — дама по прозвищу «Сталин в юбке», — услышав смех, ворвалась к нам в аудиторию: она была уверена, что преподаватель на занятие не явился (а-а, прогул!!) и студенты «безобразничают»… Так я понемножку и переводила «Алису». Это была очень увлекательная игра! Как-то я рассказала о ней редактору, с которым работала над другой книгой. Это был Анатолий Александрович Клышко — он-то и порекомендовал меня софийскому издателю Ангелу. Пользуюсь случаем через все эти годы передать ему свою глубокую благодарность… Так в результате странных случайностей и стечений обстоятельств мне был заказан перевод двух сказок об Алисе, который и появился в Софии в 19б7 году. Стихи в них переводила замечательный поэт Дина Орловская. И еще были использованы известные всем переводы Маршака «Шалтай-Болтай», «Папа Вильям», «Морская кадриль».

А. Борисенко. А как же вышло, что наши издательства так долго не переводили «Алису»? Ведь, кажется, последний перевод был сделан задолго до того?

Н. Демурова. Да, еще до войны, в 1940 или 1939 году.

А. Борисенко. К тому времени он очень устарел, так что на самом деле не было такой «Алисы», которую можно было бы читать.

Н. Демурова. Нет, его читали. Это был перевод писателя Александра Оленича-Гнененко, которого к тому времени уже не было в живых. Говорят, он очень любил «Алису»… Правда, он не был профессиональным переводчиком, и это, к сожалению, сказалось, когда он стал переводить такую трудную книгу. В его переводе было много буквализмов, темных мест и других огрехов. Но к тому времени уже было ясно, что настала пора делать новый перевод. Позже мне рассказали, что в это время в «Детгизе» (так тогда называлось издательство «Детская литература») шла настоящая война между маститыми переводчиками за право на перевод этой книги. Так что я, сама того не подозревая…

А. Борисенко. …обошли этих переводчиков! Но, в конце концов, «Алису» все же не переводили с болгарского!

Н. Демурова. Кстати, эта безумная ситуация, когда все было перевернуто с ног на голову, продолжилась, когда я приехала в Болгарию получать гонорар (по условиям договора он выплачивался там в левах). Я, конечно, не протестовала против поездки в Болгарию. Наш редактор Рая Андреева повела меня в Центральный банк, где хранился гонорар. Требовалась подпись директора банка. Директор принял нас очень любезно, угостил, как полагается в Болгарии, кофе, а кофе там, надо сказать, превосходный! Но очень удивился, что я не говорю по-болгарски. «Как?! Вы не знаете болгарского? Но Вы же перевели „Алису”!» — «Да, но с английского». — «С английского на болгарский?» — «Нет, на русский». — «На русский?!» Словом, он никак не мог понять, каким образом я перевела с английского на русский, а получаю за свой перевод в Софии болгарские левы. Гонорар, правда, всё же выплатил.

А. Борисенко. Мне всегда очень жаль, что не переиздается то, софийское…

Н. Демурова. Мне тоже жаль, что оно вышло только один раз. В 1978 году в Москве, в серии «Литературные памятники» издательства «Наука», вышел второй вариант моего перевода, так сказать «академический». Первый был адресован детям (и, конечно, взрослым) и был рассчитан на прямое восприятие; в нем не было ни комментариев, ни пояснений (хотя я и написала предисловие — я всегда стараюсь это делать). Второй предназначался детям постарше и взрослым, в нем присутствовал биографический, литературный и научный комментарий Мартина Гарднера, а также дополнительный материал, который по традиции «Литературных памятников» помещался в приложениях. В этом издании перевод стихотворных пародий и их оригиналов, среди которых были не только детские авторы, но и такие поэты, как Вордсворт, Вальтер Скотт и Мур, взяла на себя Ольга Седакова, тогда известная только узкому кругу ценителей. Теперь она пользуется заслуженным признанием и в России и за рубежом. Русской «Алисе» вторично повезло — да и мне тоже.

Конечно, свободный перевод каламбуров и прочей игры остался, но и в них приходилось порой учитывать комментарий. Как видите, цели в этих двух переводах были разные. И потому, я думаю, нет смысла спорить о том, который из вариантов лучше: просто они разные, вот и все!

А. Борисенко. В софийской «Алисе» были чудесные находки. Очень жалко Под-Котика (2). На мой взгляд, Под-Котик — это идеальный перевод. Это очень кэрролловская шутка! Черепаха Квази в «Литпамятниках», при том, что у нас не очень распространен черепаховый суп, совсем не дает этого ощущения. Это надо очень долго объяснять, а Под-Котик — сразу понятно.

Н. Демурова. Да, в те времена все мы хорошо знали, что такое «под котик».

А. Борисенко. Да и сейчас всем понятно…

Н. Демурова. Были шапка «под котик», муфта «под котик» и т. д.

А. Борисенко. Во всяком случае, логика языка подсказывает — под… котик. А с Черепахой Квази эта логика не работает.

Н. Демурова. Да, но зато работает другая логика. Вы забываете, что даже английским читателям Гарднер должен был объяснять, что такое “mock-turtle soup”. Там давно уже забыли, что такое настоящий черепаховый суп, а уж «поддельный» черепаховый суп, который варится из телятины, — тем более.

А. Борисенко. И еще, конечно, пародии… Приятно, когда сразу узнаешь пародируемое стихотворение: это моментально создаст комический эффект.

Н.Демурова. Да, в болгарском издании самая большая проблема была — что делать с пародиями, которых у Кэрролла так много. Сложность была в том, что английские стихи, которые пародировал Кэрролл, у нас не были известны. Дореволюционные переводчики «Алисы» в этих случаях пародировали известные русские стихи.

А. Борисенко. Да-да. «Птичка Божия не знает ни заботы, ни труда…». Это там, где у Кэрролла Крокодил! Или «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…».

Н. Демурова. Мы хотели избежать, с одной стороны, непонятности (если бы мы просто перевели кэрролловские пародии), а с другой стороны, русификации — ведь Кэрролл не мог знать Лермонтова! Мне кажется, мы нашли очень хороший выход из положения. Я говорю «мы», потому что это решение было принято совместно с Диной Орловской. Мы решили пародировать английские детские стихи, которые благодаря переводам Чуковского и Маршака у всех были на слуху.

А. Борисенко. Я правильно помню, что, когда готовилось издание «Литературных памятников», Дины уже не было в живых?

Н. Демурова. Да, она, увы, скончалась вскоре после выхода в свет софийского издания. Она была чудесный человек. Светлый. И прекрасный поэт и переводчик. Я написала о ней воспоминания — сначала по-русски, а потом по-английски. И снова кэрролловский парадокс: английский вариант моей статьи вышел на одиннадцать лет раньше русского! Русский вышел только в 2000 году — в сборнике с английским названием “Folia Anglistica”.

А. Борисенко. Мне кажется, что подобный творческий союз, как у вас с Диной, был большой удачей. Ведь при переводе такой вещи была потребность в творческом диалоге.

Н. Демурова. Да, конечно, в живом диалоге, в игре, в смехе… Дина была замечательным импровизатором, стихотворным в особенности.

А. Борисенко. Это чувствуется, когда читаешь, потому что очень редко бывает, что перевод-пародия получается не натянутым, а смешным. Меня вообще всегда поражало, насколько ваш перевод смешной, и стихи и проза, действительно, создается впечатление спонтанности этих шуток, пародий и игры.

Н. Демурова. У Дины были потрясающие находки. Скажем, стихотворение: «Вот дом, который построил Жук. / А это певица, / Которая в темном чулане хранится / В доме, который построил Жук…»

А. Борисенко. «А это веселая императрица, / Которая часто кусает певицу…» Замечательно! Нина Михайловна, мне интересно, а иллюстрации болгарского художника…

Н. Демурова. Петра Чуклева.

А. Борисенко. Вам они нравились?

Н. Демурова. Должна признаться, что в свое время они меня немного удивили. Они мне показались мрачными, особенно для детской книжки.

А. Борисенко. Но ведь и у Тенниела они иногда мрачноваты, Например, Герцогиня…

Н. Демурова. Может быть, дело в том, что в то время нам были непривычны иллюстрации такого рода.

А. Борисенко. Мне судить трудно: для меня это долгое время были единственные настоящие иллюстрации к «Алисе», потому что я с ними выросла. Мне до сих пор кажется: важно, что они странноватые, не слащавые и вполне кэрролловские. Ведь иллюстрации в стиле шоколадной коробки Кэрроллу совершенно противопоказаны. Хорошо, что много черно-белой графики. Многие художники шли по этому пути.

Н. Демурова. Я думаю, что Кэрролл вообще располагает к черно-белым иллюстрациям. Вот, скажем, у Калиновского первая «Алиса» была черно-белая, и у Ралфа Стедмана, замечательного английского художника, — тоже.

А. Борисенко. У нас вообще издатели очень любят цветные иллюстрации. Я, например, работала одно время с редактором, которая говорила: «Советским детям нужны только цветные картинки».

Н. Демурова. Когда это было?

А. Борисенко. Да году в 1993-м. Она была совершенно уверена в том, что нашим детям нужны только яркие, жизнеутверждающие картинки. И в переводах часто стараются избавить произведение от сентиментальности и грусти. Если Вы помните, например, «Питера Пэна» в переводе И. Токмаковой, там безжалостно убирается все, что связано с грустью или чувствительностью.

Н. Демурова. Кстати, у Барри чувствительность обычно сочетается с мягким юмором.

А. Борисенко. То же самое делали многие переводчики «Алисы», и даже очень хорошие переводчики — Борис Заходер, к примеру. Они оставляли пласт детской радостной, мажорной игры, но избегали всего слишком «взрослого» и печального. А все-таки у Кэрролла много грусти и есть эти изумительные лирические стихи, которыми открывается и заканчивается сказка. Это тоже Дина Орловская переводила?

Н. Демурова. Да-да, это ее большая удача.

А. Борисенко. Видно, какой у нее был диапазон как у переводчика. Озорные, смешные пародии и совершенно изумительные, грустные и сентиментальные стихи, причем я слово «сентиментальные» употребляю исключительно в положительном смысле. Мне кажется, что очень многие английские авторы сильно натерпелись в русских переводах и в русском восприятии от негативного отношения к сентиментальности.

Н. Демурова. Я рада, что Вы говорите об этом. В советскиe времена существовала сознательная установка на то, чтобы выкидывать из книг чувствительность, склонность к со-чувствию, к грусти, к слезам. Это называли «сентиментальщиной», сравнивали с Чарской и прочими. Диккенса, например, гениального Диккенса неизменно корили за «сентиментальщину», и если у критиков и попадалось слово «сентиментальность», то оно неизменно употреблялось в отрицательном смысле («ложная чувствительность», «слезливость» и пр.). Она и по сей день во многих словарях так описывается. Но это не всегда было так. Я думаю, пора восстановить со-чувствие, чувствительность в их правах.

А. Борисенко. Да, пушкинское «над вымыслом слезами обольюсь…». В сущности, сентиментальность — это тоже некая свобода, свобода от страха показаться недостаточно твердым и потому смешным… свобода излить чувство. На самом деле противоположностью сентиментальности является культ силы…

Н. Демурова. …и душевной черствости…

А. Борисенко. …да, и душевной черствости, от которой мир немало пострадал.

Н. Демурова. Я думаю, здесь важно еще и то, что в сказке Кэрролла ощущение свободы связано с образом центральной героини. Ведь Вы посмотрите, она попадает в совершенно непонятный, чужой, незнакомый, часто враждебный ей мир. Она держит себя с необыкновенным достоинством, она не грубит (тут у меня большие претензии к современным переводчикам), она не боится…

А. Борисенко. Она опирается на свое собственное суждение, совершенно не смущаясь тем, что большинство окружающих говорят что-то совсем другое. Для этого нужно иметь мужество.

Н. Демурова. И вот еще что. В традиционных сказках того времени — и в английских, и в немецких, и в русских — обычно бывало немало страшного, и дети, герои или героини этих сказок, часто боялись чего-то. В этом отношении сказка Кэрролла также кардинально отличается от традиции. И ней нет страха. И это очень важно.

7 августа 2005 года

________________
1 — Напомним читателю, что существует более десяти переводов сказок Кэрролла на русский язык, и наши собеседники цитируют тот перевод, который наиболее им запомнился. В некоторых случаях в качестве цитаты приводится пересказ текста. — Примеч. Н. Демуровой.

2 — Так свободно был «переведен» в софийском издании кэрролловский Mock-Turtle. Конечно, это персонаж сугубо русский. Но по «идее» — на удивление схожий с созданным Кэрроллом Mock-Turtle. В академическом издании, где использовались иллюстрации Тенниела и в примечаниях раскрывалась история этого персонажа, пришлось заменить его на Черепаху Квази. Тех, кого это заинтересует, отсылаю к своей статье «О переводе сказок Кэрролла» в «Литпамятниках». — Примеч. Н. Демуровой.

________________
БОРИСЕНКО Александра Леонидовна

Родилась и выросла в Крыму.

В 1992 году окончила филологический факультет МГУ.

В 2001 году защитила диссертацию о советской школе художе­ственного перевода (в одной из глав анализируются русские переводы «Алисы» и постепенное освоение русской культурой художественного мира нонсенса).

Александра Борисенко — доцент филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, кандидат филологических наук, член творческого союза «Мастера литературного перевода»; читает на филологическом факультете МГУ несколько спецкурсов: о переводе, о детективном жанре, о Викторианской эпохе. С 1999 года совместно с В. Сонькиным ведет семинар по художественному переводу. В настоящее время семинар готовит к изданию антологию викторианского детектива.

Александра Борисенко — автор ряда статей об английской и американ­ской литературе, опубликованных в журнале «Ино­странная литература»: «О Сэлинджере, „с любовью и всякой мерзостью“» (2001), «Иэн Макьюен — Фауст и фантаст» (2003), «Льюис Кэрролл: мифы и метаморфозы» (в соавторстве с Н. Демуровой; 2003), «Не только Холмс» (2007); сопроводительных статей к книгам: «Сэлинджер: классик и современник» (предисловие к книге Дж. Сэлинджера «Над пропастью во ржи», 2007), «Ис­тория сказки» (послесловие к книге П. Трэверс «Все о Мэри Поп­пинс», 2007) и др. Ряд статей посвящен художественному переводу: «Преемственность в переводе. Поэзия нонсенса: усвоение литературной формы» — в статье, в частности, анализируются русские переводы Л. Кэрролла («Альманах переводчика», РГГУ, 2001); «Песни невинности и песни опыта. О новых переводах „Винни-Пуха“» («Иностранная литература», 2002); «Не кричи: „Буквализм!“» (журнал переводчиков «Мосты», 2007), «Еще раз о буквализме» («Мосты», 2008) и др.
Среди собственных переводов А. Борисенко — фрагменты романа Э. Хоффман «Искусство потерь, или Опыт жизни в новом языке» («Иностранная литература», 2003); эссе Х. Карпентера и Г. Грина о Беатрикс Поттер (2006); две повести П. Трэверс — «Мэри Поппинс и соседний дом» и «Мэри Поппинс в Вишневом переулке» в книге «Все о Мэри Поппинс» (2007); две книги П. Дан­кер: «Семь сказок о сексе и смерти» (2005) и «Джеймс Миранда Барри» (в печати) и др. (Часть переводов выполнена в соавторстве с В. Сонькиным.)